ветры у ног твоих, небо над головой, сила с тобой (с)
обещаю себе, собственной памяти записать те десятки накопившихся историй, что уже столпились, как перед входом в чистилище, уже напирают друг на друга, переплетаются, замешиваются в разноформовое и разноцветное тесто; коварно нарушаю обещание вечер за вечером
*во сне вижу, как внутри прядильной машины копошится обособленный мирок, этакое самообеспечивающее общество; хозяин машины, гигантский человек с циклопьим оскалом - таким, какими изображают лица "буржуев-эксплуататоров" на самых ядовитых советских плакатах, - воздвиг стальные стены, пересыпал их землей и булыжниками, как ледниковой насыпью, перепахал. я предлагала бежать, но кто-то постоянно хватал за рукав:
- ты знаешь, сколько жизней оборвется, останови мы машину? - и нити согласно вибрировали ему в унисон.
создается неисправимое ощущение повторения: кажется, будто все это уже где-то написано, прочитано и заучено. и от этого ощущения слова костенеют еще в горле, в самых легких, и с трудом пробиваются наружу.
* в искрящемся сне путешествовали три буддистских монаха и один послушник. думается мне, под каждым палым листом, и в пустом тростнике, и дуплах - везде жили свои тайны. монахи чутко прислушивались к травам и скалам, ибо знали, что мир вокруг них населен странными, волшебнейшими созданиями - и злобными, и дружелюбными. и монахи путешествовали, используя громадных ручных зверей.
однажды все четверо вышли на морское побережье, туда, где холодные реки, ветвясь и петляя, оплетали кромку горьковатой воды. струи манили. когда же путешественники погрузились в воду, один из монахов заметил на дне латунный ключ, в головку которого был запаян обыкновенный дымчатый камешек - тысячами такие покрывают дороги. и тогда каждый монах, погрузившись под стремительные струи воды, рассказал себе, как он умрет. поднявшись из воды (гладь расступалась над ними, словно из-под брюха океана поднимались киты), они увидели послушника. глаза его были полны тоски:
-когда все уйдут, я буду умирать во тьме и одиночестве, без людей и Бога.
в этот момент его наставник провел ладонью по лицу юноши - и на нем сами собою заиграли яркие краски, атрибут посвящения: красные лепестки на веках, стаи золотых завитков на висках. потом он приказал юноше лечь в дельте так, чтобы над его головой, словно 4 ветра, стремительно неслись 4 течения - таких холодных, что каждая капля звенела, словно льдинка. справившись с этим, стал читать волшебную сутру и по окончании ее поцеловал послушника - и тогда человек с алыми веками открыл глаза; в них отражались облака.
.. каждый сам пошел за своей историей по берегу моря; юноша уводил своих странных зверей (многоголовый жираф цвета кофе, гигантский пес с бычьими рогами и воловьей спиной, зеленоглазый змей на петушиных лапах с золотыми шпорами и ворон с глазами цвета граната, с короной кошачьих усов) на Запад. с собою вместо латунного ключа он уносил своего Бога
*во сне вижу, как внутри прядильной машины копошится обособленный мирок, этакое самообеспечивающее общество; хозяин машины, гигантский человек с циклопьим оскалом - таким, какими изображают лица "буржуев-эксплуататоров" на самых ядовитых советских плакатах, - воздвиг стальные стены, пересыпал их землей и булыжниками, как ледниковой насыпью, перепахал. я предлагала бежать, но кто-то постоянно хватал за рукав:
- ты знаешь, сколько жизней оборвется, останови мы машину? - и нити согласно вибрировали ему в унисон.
создается неисправимое ощущение повторения: кажется, будто все это уже где-то написано, прочитано и заучено. и от этого ощущения слова костенеют еще в горле, в самых легких, и с трудом пробиваются наружу.
* в искрящемся сне путешествовали три буддистских монаха и один послушник. думается мне, под каждым палым листом, и в пустом тростнике, и дуплах - везде жили свои тайны. монахи чутко прислушивались к травам и скалам, ибо знали, что мир вокруг них населен странными, волшебнейшими созданиями - и злобными, и дружелюбными. и монахи путешествовали, используя громадных ручных зверей.
однажды все четверо вышли на морское побережье, туда, где холодные реки, ветвясь и петляя, оплетали кромку горьковатой воды. струи манили. когда же путешественники погрузились в воду, один из монахов заметил на дне латунный ключ, в головку которого был запаян обыкновенный дымчатый камешек - тысячами такие покрывают дороги. и тогда каждый монах, погрузившись под стремительные струи воды, рассказал себе, как он умрет. поднявшись из воды (гладь расступалась над ними, словно из-под брюха океана поднимались киты), они увидели послушника. глаза его были полны тоски:
-когда все уйдут, я буду умирать во тьме и одиночестве, без людей и Бога.
в этот момент его наставник провел ладонью по лицу юноши - и на нем сами собою заиграли яркие краски, атрибут посвящения: красные лепестки на веках, стаи золотых завитков на висках. потом он приказал юноше лечь в дельте так, чтобы над его головой, словно 4 ветра, стремительно неслись 4 течения - таких холодных, что каждая капля звенела, словно льдинка. справившись с этим, стал читать волшебную сутру и по окончании ее поцеловал послушника - и тогда человек с алыми веками открыл глаза; в них отражались облака.
.. каждый сам пошел за своей историей по берегу моря; юноша уводил своих странных зверей (многоголовый жираф цвета кофе, гигантский пес с бычьими рогами и воловьей спиной, зеленоглазый змей на петушиных лапах с золотыми шпорами и ворон с глазами цвета граната, с короной кошачьих усов) на Запад. с собою вместо латунного ключа он уносил своего Бога